Пожалуйста, включите музыку.
Поколение тридцатых-сороковых провело свое детство при сухой и жестокой сталинской диктатуре. В 1941-ом начнется война: многие из них будут вынуждены забыть, каково это — быть счастливым ребенком. Заботу о ближнем, экономию вещей, продуктов и страх войны они пронесут с собой через всю жизнь.
Молодость, проведенная в разрухе и потерях закалит их характер. Своих детей они будут воспитывать, давая все лучшее, ведь лучшего у них попросту не было.
Послевоенная «радость со слезами на глазах» давалась тяжело. Но они проходили через все испытания с огромной любовью и вышли из них с любовью еще большей.
Молодость, проведенная в разрухе и потерях закалит их характер. Своих детей они будут воспитывать, давая все лучшее, ведь лучшего у них попросту не было.
Послевоенная «радость со слезами на глазах» давалась тяжело. Но они проходили через все испытания с огромной любовью и вышли из них с любовью еще большей.
москвич
индустриализация
заводы
Катюша
автоматы с газировкой
Сталин
Ильф и Петров
Платки
Война
Блокада Ленинграда
ТОНЯ+САША
вместе с 1949-го года
Они познакомились в 1939-ом году. Прошло уже почти 100 лет, но эту любовь помнят, чувствуют и могут прочитать. Прочитать в тех письмах, которые оставили после себя Тоня и Саша. Оба были учеными: он работал в новосибирском Академгородке, она — уехала на подработку в Ярославль. В коллекции Интегрального музея-квартиры Академгородка сохранилась переписка 60-х годов — времени, когда им пришлось любить друг друга на расстоянии.
ТОНЯ
Все получила. Почти все поняла. Рада очень. Подожди письма.
Целую, Тоня.
Целую, Тоня.
Родная моя, светлая человечинка моя нежданная — ну разве есть у меня слова сейчас?
Осталась только часть меня, которой не хватает рук твоих, губ, тебя всего.
Никому тебя не отдам, никому — слышишь?
Ведь кто понимает, какое счастье ты даешь, кто знает это, кроме меня?
Саша мой, неловкий и нетерпеливый Сашка мой, ну за что мне такое, почему не ушел от меня навсегда — ни разу. Саша, что же это такое?
Боюсь поверить, но — твой постоянный усложненный нытик счастлив, Саша, он счастлив — тобою.
Объявляю двум частям света — мне хорошо, мне очень хорошо от самого ясного, самого моего человека — а знает ли он об этом?
Не тревожься обо мне, Саша. От берез, под самое небо, длинноногих — мне хорошо, и вот все, что есть.
Осталась только часть меня, которой не хватает рук твоих, губ, тебя всего.
Никому тебя не отдам, никому — слышишь?
Ведь кто понимает, какое счастье ты даешь, кто знает это, кроме меня?
Саша мой, неловкий и нетерпеливый Сашка мой, ну за что мне такое, почему не ушел от меня навсегда — ни разу. Саша, что же это такое?
Боюсь поверить, но — твой постоянный усложненный нытик счастлив, Саша, он счастлив — тобою.
Объявляю двум частям света — мне хорошо, мне очень хорошо от самого ясного, самого моего человека — а знает ли он об этом?
Не тревожься обо мне, Саша. От берез, под самое небо, длинноногих — мне хорошо, и вот все, что есть.
Родная моя, светлая человечинка моя нежданная — ну разве есть у меня слова сейчас?
Осталась только часть меня, которой не хватает рук твоих, губ, тебя всего.
Никому тебя не отдам, никому — слышишь?
Ведь кто понимает, какое счастье ты даешь, кто знает это, кроме меня?
Саша мой, неловкий и нетерпеливый Сашка мой, ну за что мне такое, почему не ушел от меня навсегда — ни разу. Саша, что же это такое?
Боюсь поверить, но — твой постоянный усложненный нытик счастлив, Саша, он счастлив — тобою.
Объявляю двум частям света — мне хорошо, мне очень хорошо от самого ясного, самого моего человека — а знает ли он об этом?
Не тревожься обо мне, Саша. От берез, под самое небо, длинноногих — мне хорошо, и вот все, что есть.
Осталась только часть меня, которой не хватает рук твоих, губ, тебя всего.
Никому тебя не отдам, никому — слышишь?
Ведь кто понимает, какое счастье ты даешь, кто знает это, кроме меня?
Саша мой, неловкий и нетерпеливый Сашка мой, ну за что мне такое, почему не ушел от меня навсегда — ни разу. Саша, что же это такое?
Боюсь поверить, но — твой постоянный усложненный нытик счастлив, Саша, он счастлив — тобою.
Объявляю двум частям света — мне хорошо, мне очень хорошо от самого ясного, самого моего человека — а знает ли он об этом?
Не тревожься обо мне, Саша. От берез, под самое небо, длинноногих — мне хорошо, и вот все, что есть.
Знаешь, Саша, мне так часто нужно, как зверьку большому, укрыться от глаз, от рук, от строчек. Знаешь — что это такое, тебе такое знакомо? Нужно четыре глухих стены, нужна тишина, и тогда я незаметно и медленно, с виноватой улыбкой, снова обретаю пусть зыбкую — почву. Все равно — равно кажутся нелепыми, необязательными и жалкими — и ежедневные марионеточные, машинальные действа — и то большое (их нельзя сравнивать в обычном состоянии) — и то большое, что всегда связано с тобой. Другой порядок — понимаешь — высший, больше не бывает — а в эти пролетные миги — все равны.
Ты — мое лекарство, Саша, но лекарство не искусственное, быстро и сильно действующее, быстро проходящее. О, если б ему не хватало только одного — возможности быть ежечасным. Мы это испробуем, да, Саша?
Знаешь, Саша, мне так часто нужно, как зверьку большому, укрыться от глаз, от рук, от строчек. Знаешь — что это такое, тебе такое знакомо? Нужно четыре глухих стены, нужна тишина, и тогда я незаметно и медленно, с виноватой улыбкой, снова обретаю пусть зыбкую — почву. Все равно — равно кажутся нелепыми, необязательными и жалкими — и ежедневные марионеточные, машинальные действа — и то большое (их нельзя сравнивать в обычном состоянии) — и то большое, что всегда связано с тобой. Другой порядок — понимаешь — высший, больше не бывает — а в эти пролетные миги — все равны.
Ты — мое лекарство, Саша, но лекарство не искусственное, быстро и сильно действующее, быстро проходящее. О, если б ему не хватало только одного — возможности быть ежечасным. Мы это испробуем, да, Саша?
Ты — мое лекарство, Саша, но лекарство не искусственное, быстро и сильно действующее, быстро проходящее. О, если б ему не хватало только одного — возможности быть ежечасным. Мы это испробуем, да, Саша?
Я все понимаю, давно поняла, что эти поползновения в общее — это сродни самому тупому и самому неизбежному, как молодость, вопросу — «зачем?». Нет, не просто «зачем?», а «за-а-а-чем???» Крик Андреевский, Блоковский, Цветаевский. И еще — им не хватает места здесь, и везде.
Какое мучительное время? Формализм кажущийся спасением мутнейшей «лиричности», религиозности природы нашей — это формализм, эта дробность (правда — иначе его не назовешь) — это только шансы, правда ведь, и на нем не успокоятся сегодняшние. Хорошо это — дурно ли — я не знаю критериев, я просто не знаю этих слов, как отказалась от их брата кровного — «должно, должен».
Какое мучительное время? Формализм кажущийся спасением мутнейшей «лиричности», религиозности природы нашей — это формализм, эта дробность (правда — иначе его не назовешь) — это только шансы, правда ведь, и на нем не успокоятся сегодняшние. Хорошо это — дурно ли — я не знаю критериев, я просто не знаю этих слов, как отказалась от их брата кровного — «должно, должен».
Я все понимаю, давно поняла, что эти поползновения в общее — это сродни самому тупому и самому неизбежному, как молодость, вопросу — «зачем?». Нет, не просто «зачем?», а «за-а-а-чем???» Крик Андреевский, Блоковский, Цветаевский. И еще — им не хватает места здесь, и везде.
Какое мучительное время? Формализм кажущийся спасением мутнейшей «лиричности», религиозности природы нашей — это формализм, эта дробность (правда — иначе его не назовешь) — это только шансы, правда ведь, и на нем не успокоятся сегодняшние. Хорошо это — дурно ли — я не знаю критериев, я просто не знаю этих слов, как отказалась от их брата кровного — «должно, должен».
Какое мучительное время? Формализм кажущийся спасением мутнейшей «лиричности», религиозности природы нашей — это формализм, эта дробность (правда — иначе его не назовешь) — это только шансы, правда ведь, и на нем не успокоятся сегодняшние. Хорошо это — дурно ли — я не знаю критериев, я просто не знаю этих слов, как отказалась от их брата кровного — «должно, должен».
САША
Ничего, Тоня моя, смотри, как мало времени осталось до нашей разлуки.
Тоня, как же передать тебе такое ощущение — потока. Тонь, когда-нибудь я постараюсь передать тебе — это совсем нелогичная вещь, это чувство — потока жизни, и потока сознания. Даже знаю, как. Почти — не словами. Это — пережить. Показать.
Тонь, а отчего так получается, что во-первых, я совсем не помню себя, каким был до тебя. Говоря спокойно — совсем другой человек. Хотя и с теми же прежними недостатками. Во-вторых — мы с тобой больше дополнительны взаимно, чем одинаковы (разве, что в глазах, в цвете).
Вот я знаю поток, а ты чувствуешь меру правды. Это же совсем разные вещи. И ты не знаешь потока — я же вижу его, а сам теряю чувство меры — всегда. Вот, нашелся, философ, правда, Тоня?
Тоня, как же передать тебе такое ощущение — потока. Тонь, когда-нибудь я постараюсь передать тебе — это совсем нелогичная вещь, это чувство — потока жизни, и потока сознания. Даже знаю, как. Почти — не словами. Это — пережить. Показать.
Тонь, а отчего так получается, что во-первых, я совсем не помню себя, каким был до тебя. Говоря спокойно — совсем другой человек. Хотя и с теми же прежними недостатками. Во-вторых — мы с тобой больше дополнительны взаимно, чем одинаковы (разве, что в глазах, в цвете).
Вот я знаю поток, а ты чувствуешь меру правды. Это же совсем разные вещи. И ты не знаешь потока — я же вижу его, а сам теряю чувство меры — всегда. Вот, нашелся, философ, правда, Тоня?
Я тебя люблю, Тоня, вот и все.
Этого никто не отнимет у меня, такой собственности. Настоящей собственности, настоящей: чуть зазевался — и нет ее, улетела… Так всегда бывает, когда настоящая.
Тоня, а я просто буду жить и стараться. Может быть, тогда смогу помочь тебе не раз.
Тоня, как ты можешь: "еще одно утро начинать", — нет такого. Нет. Есть поток, если хочешь его узнать — доверься мне отчаянно. Я же верю тебе.
Тоня я просто — такой — голодный. Хорошо что ты есть на свете и я знаю теперь, к чему у меня голод. Душа моя.
Тоня, а я просто буду жить и стараться. Может быть, тогда смогу помочь тебе не раз.
Тоня, как ты можешь: "еще одно утро начинать", — нет такого. Нет. Есть поток, если хочешь его узнать — доверься мне отчаянно. Я же верю тебе.
Тоня я просто — такой — голодный. Хорошо что ты есть на свете и я знаю теперь, к чему у меня голод. Душа моя.
Жду писем, жду тебя.
Тоню, жена моя, вот какое огромное спасибо и радость, и ты тоже сама радость моя, вы мои радости.
Посылки — сразу 2! Тонь, уже я хожу в этом свитере-рубашке. Ничего он не длинен — а в самый раз, на 1,5 см короче пиджака. Да, как-то он так меня преображает, только я сам еще не разобрался, но – хорошо, на работе все одобрили вкус моей жены, за это я угощал ребят кубинскими сигаретами. Тонь, необычайные сигареты, особенно те, что без фильтра, они еще крепче & душистее.
Посылки — сразу 2! Тонь, уже я хожу в этом свитере-рубашке. Ничего он не длинен — а в самый раз, на 1,5 см короче пиджака. Да, как-то он так меня преображает, только я сам еще не разобрался, но – хорошо, на работе все одобрили вкус моей жены, за это я угощал ребят кубинскими сигаретами. Тонь, необычайные сигареты, особенно те, что без фильтра, они еще крепче & душистее.
Тоню, жена моя, вот какое огромное спасибо и радость, и ты тоже сама радость моя, вы мои радости.
Посылки — сразу 2! Тонь, уже я хожу в этом свитере-рубашке. Ничего он не длинен — а в самый раз, на 1,5 см короче пиджака. Да, как-то он так меня преображает, только я сам еще не разобрался, но – хорошо, на работе все одобрили вкус моей жены, за это я угощал ребят кубинскими сигаретами. Тонь, необычайные сигареты, особенно те, что без фильтра, они еще крепче & душистее.
Посылки — сразу 2! Тонь, уже я хожу в этом свитере-рубашке. Ничего он не длинен — а в самый раз, на 1,5 см короче пиджака. Да, как-то он так меня преображает, только я сам еще не разобрался, но – хорошо, на работе все одобрили вкус моей жены, за это я угощал ребят кубинскими сигаретами. Тонь, необычайные сигареты, особенно те, что без фильтра, они еще крепче & душистее.
Тонь, а я сегодня почти расстегнутый ходил и ездил в город, и по городку, в твоем свитере-рубахе, под пиджак. Тонь, и варежки твои очень удачны, и носки белые — хожу (уже не помню — это твои носки, или они для меня, оставлены?). Тонь, потому хвастаюсь, что сегодня утром было 42°, днем 36°-38°, и сейчас около этого, да еще тянет ветерок, как ножиком режет лицо. Очень бодро, жгуче, горячо, когда ты на ходу. Горячо и жгуче целую Вас, мои.
